Дилетантское сознание оказалось руководящим

В большом театральном мире вовсю идет «Золотая Маска» – «итожит» ушедший театральный сезон 2014/2015 годов. Нашим театрам этот сезон принес взрыв интереса столичных театральных критиков. Меньше, чем за полтора года, с сентября 2014 года, с фестиваля «Алтан сэргэ», состоялось пять или шесть «посольств» по самым значительным поводам – разбор нового репертуара, отбор на крупные театральные фестивали. Только что в результате такого визита экспертов, спектакль ГРДТ «Фронтовичка» вошел в конкурсную афишу фестиваля «Ново-Сибирский транзит». Только что закончили здесь работу другие мои коллеги, эксперты «Золотой Маски» 2017-го года, и они уверены, что приедут еще, смотреть и другие премьеры сезона. Вот только жаль, что по строгим правилам фестивального отбора эксперты не могут обсуждать увиденные спектакли с их создателями, с труппой. Да, это ограждает выбор экспертов от всевозможных влияний, и прений, когда спектакль отобран, или не отобран, но все же и немалая бесплодность такого «немого» визита критиков для театров, для режиссеров, актеров, художников, очень разочаровывает.

О том, что надо бы что-то такое придумать, чтобы была и какая-то насущная польза от экспертных «десантов», я даже хотела писать в группе недавно сформированной Ассоциации театральных критиков, да то ли стесняюсь, то ли руки не доходят…

Кстати, про Ассоциацию. Как ни странно, 2015-й год, при всей мрачности и безнадежности общего культурного фона, лично для меня стал годом освобождения от навязанных, часто надуманно обязательных ограничений, обстоятельств, обязательств, неизбежно приводящих в тупик. Но самое замечательное – это освобождение от профессионального одиночества, и случилось оно с образованием Ассоциации театральных критиков. Профессиональное пространство мгновенно раздвинулось, стало по-особенному, почти осязаемо, плотным, насыщенным, персонифицированным, и по-особенному дружественным. Это принесло мне кроме колоссальной пищи для ума и новых профессиональных связей, еще невыразимое счастье защищенности и облегчение – я не одна.

Разумеется, АТК создавалась вовсе не ради меня лично, но, думаю, что многим коллегам стало в разы удобнее и приятнее работать. Удивить в наше время скоростью коммуникаций невозможно, и все же теперь получить ответ на вопрос, навести о ком-то справки, что-то уточнить, получить консультацию, обсудить что-то животрепещущее, можно или моментально, или с минимумом человеко-энерго-время-затрат. Например, чтобы состоялся только что завершившийся приезд экспертов «Золотой Маски», и чтобы они посмотрели спектакли трёх наших театров, коллегам потребовалось только написать мне. В свою очередь, мне не пришлось долго уговаривать худрука ГРДТ отправить заявки в «ЗМ», а руководство «Ульгэра» скорректировать репертуар… В общем-то, ничего особенного, наверняка, все состоялось бы и без Ассоциации, но, по моим ощущениям, с нею театральный мир стал теснее, ближе и родственнее друг другу. Что, в общем-то, и есть цель АТК, ведь она появилась потому, что, процитирую коллегу, «давление чиновников на театр – запрет "Тангейзера", снятие Мездрича, обвинение "Золотой Маски" в русофобстве и попытки ее реформировать в угоду начальственным вкусам, не встречающие отпора «труды» Института Лихачева о так называемых "границах интерпретации", уничтожающих суть режиссуры как искусства, кажутся нам… тревожными и опасными тенденциями».

И если вспомнить все ту же омерзительную историю с «Тангейзером», то именно профессиональная экспертиза аргументированно отстаивала постановку в суде. От произвола чиновников, правда, это не спасло, но тем убедительнее необходимость профессионального объединения. 

Тем более, что кроме угроз идеологического контроля и цензуры, сегодня процветает не менее опасная тенденция снижения, даже можно сказать, вымывания профессиональных критериев в искусстве. Во всяком случае, для культуры и искусства Бурятии именно в этом заключена главная разрушительная сила. Понятия о художественном, об уровне требований и оценок, отделяющих профессиональное от самодеятельного у нас упростились и опростились до примитивного. Явления эти зрели годами, но именно в последние несколько лет они сформировались в ситуацию, в которой самодеятельное, дилетантское сознание оказалось руководящим и определяющим сегодняшний и, что еще печальнее, завтрашний день нашей культуры.

Пришло время, наконец, уже признать и вот этот тотальный дилетантский подход к искусству, и акционистско-показушный характер нашей культурной жизни, и то, что обещанные преобразования качественно не состоялись, потому, что характер имеют неустойчивый, зависимый от личных обстоятельств. Устойчивые и качественные преобразования – это перепрограммирование коллективной ментальности, системные изменения, смена парадигмы, если угодно. Этого у нас не произошло. Потому, что такие перемены возможны только на основе РАБОТАЮЩЕЙ КАДРОВОЙ ПОЛИТИКИ. В культуре Бурятии таковой не было НИКОГДА. И не надо «кивать» на советские времена - там была политика не кадровая, а идеологическая, за которую национальные культуры страны заплатили кровью, и колоссальными, необратимыми, интеллектуальными и духовными потерями. Но и нынешний подход к кадровому вопросу, напоминающий малобюджетный косметический ремонт – этих мы переставим, здесь поменяем вывески, тут перекрасим, там подновим, тут поплюем и приклеим, - несет нам все те же, протяженные во времени, проблемы.

Пришла пора осознать, что время упущено, и в этом, меняющемся со скоростью света, веке, мы оказались без каких-либо надежд на новое поколение специально обученных специалистов, которые:

а) обладают ПРОФЕССИОНАЛЬНЫМ понятийным аппаратом;
б) владеют своей профессией - всеми специфическими навыками и умениями;
в) мыслят быстро, потому что мыслят профессиональными категориями – временем, процессом, и контекстом, а не собой. Вот когда мыслят собой, это и есть дилетантство.

Достаточно посмотреть презентованное недавно слайд-шоу, поименованное клипом, Гимна Бурятии, где всё: начиная с исполнения музыки монгольским оркестром, и заканчивая вопросами к замыслу, сценарию, качеству съемок, вокальным партиям, и еще много-много к чему – демонстрирует в каком тупике оказались интеллектуальные и творческие ресурсы нашей культуры и профессионального искусства. Но мы улыбаемся и машем, машем и улыбаемся! Хорошо укомплектованный и прилично звучащий оркестр, если что, всегда позаимствуем у соседей, а стыд и позор от того, что собственный оркестр ни на что не способен, прикроем вывеской межкультурных, добрососедских колобораций – звонкие, красивые слова всегда найдутся.

На этом фоне драматические и кукольный театры остаются территорией, где профессиональные критерии, пусть уже не все, но всё же живы и как-то регулируют разрастание попсы, которая, конечно, укоренилась и тут. И регулярная профессиональная экспертиза по мере сил способствует сохранению этих критериев. Как сказал Андрей Пронин, эксперт «Золотой Маски» – «внимание критика к спектаклю, повышает доверие актеров к режиссеру». Что неизбежно сказывается и на качестве отдельного спектакля и на микроклимате в театре. Приезды критиков, именитых и маститых – по выражениям пресс-служб и худруков наших театров, – вселяют надежды, что у дилетантства еще пока мало шансов захватить и это пространство.

Прошедший сезон интересен еще одним рубежным событием, случившемся благодаря созидательной энергии критиков  – Круглый стол «Золотой Маски», на котором обсуждались проблемы этнического театра в России. Любая причастность к «Золотой Маске» престижна, но приглашение принять участие в этом мероприятии, своего рода признание того, что я все-таки есть, существую, хотя бы для цехового сообщества. И это тем более лестно, что Павел Руднев, идеолог мероприятия, собрал изумительно умную, страстную, и знающую компанию. За полтора-два часа общего мозгового штурма информации к размышлению набралось столько, что хватило на весь год и еще остается.
Показательно, что здесь, в национальной республике, имеющей национальный театр, этот «Круглый стол» не заинтересовал ни профессиональное сообщество, ни министерство культуры, ни СМИ. Вот, кстати, проявление того самого самодеятельного, дилетантского сознания – верхоглядство и самодовольство, и явное неумение мыслить контекстно.

А ведь именно неосознанность и лежит в основе тех проблем, которые испытывают многие театры национальных республик, и Круглый стол «Золотой Маски» позволил уже после самого Стола, уже даже сильно после него, сформулировать первопричину бед. «Собака зарыта» оказалась в самой проблематике мероприятия, где Руднев привычное – национальные театры, заменил этническими. Правда, пылкое разбирательство в этих дефинициях было поглощено азартным обсуждением других, не менее захватывающих тем, и только позже, стало очевидно, что бурятскому театру тоже хорошо бы разобраться в содержании понятий этнического и национального, и исходя из этого уже определяться с развитием. Потому, что надо ж действительно понимать в какой театр играем -  этнический, или национальный?

Этнос и нация, как известно, не совсем идентичные понятия. Этническое стремится идентифицировать, зафиксировать, и обособить, национальное – объединить, синтезировать, обобщить, развить. У этнического усилия направлены вовнутрь, оно стремится если не к изоляции, то к замкнутости. Усилия национального направлены вовне, к распространению, к трансляции себя. Для этнического история, это процесс передачи от поколения к поколению наследия предков, так называемых традиций, в максимально законсервированном архаичном виде.  Национальное осознает историю, именно как историю, как процесс смены времен, меняющих картину мира, образ мыслей, и практику жизни. Для этнического высшие ценности – общность крови и традиции, они организуют и регулируют все сферы жизнедеятельности, и потому максимально сакрализированы и наделены силой, иногда негласного, но закона. Национальное объединяет людей не только по внешним и кровным признакам, но также по территориальным и гражданским, и традиции наполняются иным, можно сказать, идеологическим, содержанием – идеальным, эталонным образом народа, и то, что мы называем сохранением традиций, это своего рода способ поддержания высокой общенародной самооценки. Этническое себя обсказывает, но не оценивает, не переосмысливает, тем более, критически, в драматических обстоятельствах оно всегда жертва судьбы, каких-то внешних, высших сил, но не внутренних состояний. Национальное способно оценивать себя критически, вырабатывая такие понятия, как национальное самосознание, национальный позор, национальное достояние, совесть нации, и т.п.

Этот школярский разбор, тем не менее, позволяет увидеть не только то, что буряты, как в анекдоте про красивых и умных, разрываются между этническим и национальным, но и то, что этническое в общем-то противоречит природе театра, а национальное, наоборот, во многом совпадает. Театр, так же стремиться обобщать, синтезировать, распространяться, театру чужда консервация, театр, это способ рефлексии, и вообще всяческого осмысления, и т.п. Этнический театр, конечно, бывает, но он ничего не осмысляет, тем более критически, суть его в любовании так называемым национальным колоритом – атрибутикой «традиций», «истоков», «корней».

Но театр, который Театр, он не про колорит, не про бурят или русских, итальянцев или иранцев, он русским языком, или на языке хинди, и еще на сотне языков, включая специфические театральные, художественные языки, говорит о Человеке. В этом смысле театр - явление наднациональное, институт всеобщей человеческой Мысли и всеобщего человеческого Духа. И национальный театр выводит свой народ из этнической резервации вот в это всеобщее пространство, на этот уровень художественного осмысления себя.
В этом миссия национального театра.

Не в поисках специальных национальных, в нашем случае, бурятских тем, историй, и пьес по принципу – это бурятам надо, это не надо, это буряты поймут, это не поймут. Такая позиция пугает каким-то тоталитарным, насильственным ограничением театрального кругозора, дилетантским недоверием искусству Театра. Как прицельно заметил один молодой режиссер – «мыслить так, значит обкрадывать театр»… Да и зрителя тоже. К примеру, решили вы, что бурятам не нужны сценки из быта американских психов, а в итоге лишили соплеменников очень важного и очень, очень актуального разговора о воле к свободе, о силе свободного Духа, об упорном противостоянии судьбе, о мужестве перед лицом неизбежного выбора…

Не каждый народ способен создать свой НАЦИОНАЛЬНЫЙ ТЕАТР, для этого коллективная воля и коллективный интеллект народа, его духовные и творческие силы должны дозреть до такого состояния, в котором они способны сгенерировать не просто очередную форму самовыражения, но целый общественный институт… Драма бурятского театра в том, что он, как и все профессиональное искусство Бурятии, как почти все театры других национальных республик, искусственно рожденный… Кстати, этническому театру драма чужда, он просто не знает, как, чем разрешить драматические противоречия – нет у него такого инструментария. Язык этнического театра, это эмоциональная, на грани аффекта, иллюстрация, пространственная метафора, «логика» мифа, но не интерпретация, не рефлексия. Архаическому мышлению, в принципе, чужда рефлексия.
Бурятское же мышление остается все-таки преимущественно архаическим…

Не так давно, в сети, не успела запомнить у кого именно – неслась на волнах интернет-серфинга, – мелькнули очередные высказывания по поводу развития бурятского самосознания, культуры, и т.п. В довольно тоталитарном стиле (прямо какой-то флешбэк в 20-е годы прошлого века) там прозвучало, что главным для бурят должно стать творчество театра песни и танца «Байкал», как истинно бурятского… А может быть, правда, подумалось мне – меха-шелка-парча-серебро-каменья-брови вразлет-из глаз молнии-из ноздрей пар-барабаны гремят-конский хвосты на тугах полощутся на ветру – пафос можно брать в руки и уносить с собой, такой он плотный! Это все так духоподъемно и самосознательно! Все умываются светлыми слезами национального величия, смотрят видеоклип гимна оперного театра, ой, простите, Республики Бурятия, улыбаются и машут, машут и улыбаются.

А что же институт художественного осмысления и критического осознания? Ну, дорастем когда-нибудь, наверное…

А пока – улыбаемся и машем. И ждем очередного приезда театральных критиков.